XIX Олимпийские игры, 1968 г., Мехико (Мексика)
В соревнованиях участвовало 102 лодки от 28 стран.
Двойка парная:
В 1968 году в 33-летнем возрасте Анатолий Сасс отправился на свою вторую Олимпиаду в Мехико, где и стал олимпийским чемпионом с 20-летним Александром Тимошининым в двойке парной.
Сасс Анатолий Фомич родился 22 декабря 1935 года в Москве. Выступал за московские профсоюзные общества «Труд» и «Спартак» (в 1968 году). Заслуженный мастер спорта СССР (1968). Чемпион Олимпийских игр 1968 года в Мехико в двойке парной (с Александром Тимошининым). Участник Олимпийских игр 1964 года в Токио (седьмое место в четверке без рулевого). Серебряный призер чемпионата Европы 1965 года. Чемпион СССР 1967 года в одиночке, 1968 года в двойке парной. Окончил ГЦОЛИФК (1972).Кандидат педагогических наук. Награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Сказать, что это был мастер высокого класса - это значит не сказать о нем ничего. Анатолий Сасс был сильнейшим одиночником СССР и его постоянным соперником на протяжении многих лет был только Вячеслав Иванов. Гонки Вячеслава Иванова и Анатолия Сасса - это, если хотите, и чемпионат мира и Олимпийские игры.
Легендарный спортсмен, обладатель самых высоких наград и титулов, заслужил искреннюю любовь и уважение поклонников академической гребли. Своим примером он не раз убедительно доказывал, что талант, помноженный на огромный труд и стремление быть первым, всегда приносят желанный успех.
Не только молодое поколение сборной команды, но и многие известные гребцы величали его тогда уже по имени-отчеству — Анатолий Фомич, или же просто — Фомич.
ТИМОШИНИН Александр Иванович (20.05.1948) - выпускник Государственного центрального ордена Ленина института физической культуры (1977).
Заслуженный мастер спорта (1968, гребля академическая, двойка парная).
Родился и живет в Москве.
Рост 192 см. Вес 92 кг.
Олимпийский чемпион (1968 - с Анатолием Сассом, 1972 - с Геннадием Коршиковым) в двойке парной.
Серебряный призер чемпионата Европы (1973).
Неоднократный чемпион СССР (1968-1970, 1972).
Выступал за «Динамо», с 1970 - ЦСК ВМФ (Москва).
Заслуженный тренер РСФСР.
Почетный член Английского гребного клуба.
Награжден орденами «Знак Почета», Трудового Красного Знамени, почетным знаком «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» (1998).
В 1968 году в 33-летнем возрасте Анатолий Сасс отправился на свою вторую Олимпиаду в Мехико, где и стал олимпийским чемпионом с 20-летним Александром Тимошининым в двойке парной. Не только молодое поколение сборной команды, но и многие известные гребцы величали его тогда уже по имени-отчеству — Анатолий Фомич, или же просто — Фомич. Вот как пишет об олимпийской победе советской двойки парной Александр Тимошинин в своей книге «Весла на воду!». После предварительного старта мы с Фомичом сразу же попали в полуфинал, минуя утешительный заезд. Во время «утешения» сидели на трибунах, определяя сильные и слабые стороны будущих соперников. А перед нами разыгрывались настоящие трагедии. Потому что по-другому не могу назвать повторяющуюся картину, когда здоровенные мужики, вроде нас с Сассом, ростом под два метра и весом под сто килограммов, падали без чувств на дно лодок. Жара в тридцать пять градусов и высокогорье провели среди гребцов-олимпийцев естественный отбор, не оставляя ни малейшего шанса заведомо слабым и подстерегая сильных, если позволят они себе хотя бы малейшую небрежность. Тридцати шести гребцам потребовалась срочная медицинская помощь во время этих Игр. Столь рекордная цифра вряд ли будет побита до следующего олимпийского старта на высокогорье. Еще до начала Олимпиады в Мехико медики предупреждали о возможном аэробном голодании, особенно в таких видах, как легкая атлетика, велоспорт, гребля, требующих концентрации физических усилий на протяжении довольно длительного времени. Но то, что мы с Сассом увидели с трибуны, избавленные на день от участия в соревнованиях, буквально потрясло нас. И тогда Сасс сказал мне фразу, которую можно взять эпиграфом к поэме о финальной гонке: — Саня, умрем, но выиграем! Но «умереть» было намного легче, нежели выиграть. В предварительном заезде это испытали на себе знаменитые швейцарские гонщики Бюрген и Штудах — во всех прогнозах относительно будущих чемпионов они проходили под «первым номером». Швейцарцы попали во второй по счету отборочный заезд с экипажами из Болгарии, Голландии и ГДР, которые, хотя и были пониже их классом, но роль статистов себе не отводили. Я этого заезда не видел — мы в следующем стартовали. Наш тренер. Евгений Борисович Самсонов, потом рассказал, как швейцарцев соперники «наказали». Они, уверенные в себе и в том, что в любую секунду смогут переломить ход гонки, половину дистанции резвились на четвертой позиции, отпуская болгарскую, голландскую и двойку из ГДР все дальше и дальше. А за километр решили начать финиш. И вдруг их синхронная, мощная гребля начала «рассыпаться». В общем, кое-как они доковыляли до конца дистанции, после чего Штудах оказался в глубочайшем обмороке. Его пришлось срочно госпитализировать, а Бюргену — подыскивать себе нового партнера. В полуфинал, сквозь утешительный заезд, они пробились, однако на большее их не хватило... После предварительных заездов Самсонов занялся сравнительным анализом секунд победителей. Первый заезд выиграли американцы Мейер и Нанн. Второй — с абсолютно лучшим результатом для 6 мин 54,16 сек — болгары Желев и Вылчев. Мы выиграли свой заезд под номером «три», не особенно следя за скоростью, а соблюдая тактику, нацеленную на победу. Однако наши семь минут и почти восемь секунд привели Евгения Борисовича в мрачное раздумье. А трехкратный олимпийский чемпион Вячеслав Иванов сказал Сассу: — Фомич, мой тебе совет, с тактикой не перегни. На вас уже внимание обратили, так что в полуфинале будут смотреть за вами зорко... Фомич в ответ лишь согласно кивнул — мол, готовы и к этому, выдержим, а тактику, какую выбрали, до финала прибережем. Тактика у нас была одна — попасть в финал как можно «меньшей кровью». А там — умереть, но выиграть. Полуфинальный заезд Сасс разложил, как по нотам. Решил напоследок еще разок «потемнить». По три долки из двух полуфиналов допускались к решающей гонке, поэтому мы не стали из кожи лезть, чтобы достать Шмидта и Хаке из ГДР и Желева с Вылчевым, а спокойно финишировали третьими. Из второго полуфинала борьбу за медали продолжили экипажи США, ФРГ и Голландии. И теперь всевозможные прогнозы отдавали предпочтение в борьбе за «золото» голландцам ван Дису и Дрооду. Также высоко котировались двойки из США и Болгарии. Мы же после своей невпечатляющей предварительной езды заведомо отдавались им на съедение. Вся эта словесная дележка пьедестала накаляла и без того нервозную предстартовую атмосферу. И мы — к сожалению, в тот момент не глухие и не слепые — постепенно затягивались в ее бешеный водоворот. Я, например, делал вид, что мне весело и беззаботно. Сасс же, казалось, решал одну и ту же задачку, с упорно не получающимся решением — как выиграть? А я подгонял часы, минуты и секунды, оставшиеся до старта. Но занять себя ничем не удавалось. Даже сном. И вот накануне финала, вечером, профессор медицины Коробков, отвечающий в Мехико за наше предстартовое состояние, сказал, что молодому Тимошинину, чтобы не перегорел и стал спокойным, необходимо сделать «отсасывающий массаж головы». Коробков назвал эту штуку, конечно, по-научному, но суть того, что предстояло сделать со мной нашему массажисту, от этого не изменилась. Однако я уже «созрел» и был готов на все, в том числе и на «отсасывающий массаж головы». Результат массажа оказался феноменальным: проворочался на кровати всю ночь, но так и не заснул. Считал до миллиона, расслаблял мышцы горла, даже о снотворном подумывал — голова, как самовар, отзывалась непроходящим гулом. Зато я был занят делом — поиском сна — о предстоящей гонке и думать забыл. Утром предстартовый стресс ни на секунду не давал расслабиться. Сасс, по-моему, переживал нечто похожее, о чем свидетельствовали полукруги теней под его глазами. — Трясешься? — спросил он за завтраком. — Спокоен,— ответил я, уткнувшись в тарелку. — Это плохо,— ответил Фомич, поддерживая разговор. — Должен волноваться. — Тогда считай, что волнуюсь. — Сильно? — спросил он. — Фомич,— не выдержал я,— «Спокойной ночи, малыши» сочиняешь? Сам-то не лучше моего выглядишь. Давай помолчим. Сядем в лодку, все пройдет. Я себя знаю. — Спрячь нервы, молодой,— сказал Сасс. — Пригодятся еще. А пока давай поговорим. — О нашей тактике? — Хотя бы о ней. — Но ведь всё и так ясно: не дергаемся, «пасем» лидеров, метров за восемьсот начинаем финишный рывок. — Молодец, знаешь. И что бы там ни было — ничего лишнего. Запомнил? — Вызубрил, Фомич, вызубрил давным-давно. — Тогда встаем, и на выход. Через десять минут автобус на канал идет... По жребию нам выпала шестая, крайняя вода. Рядом с нами двойка из ФРГ, по четвертой стартуют голландцы, за ними — болгары, американцы и экипаж из ГДР. Компания солидная. Сюда, к стартовым плотам, ветер доносит нетерпеливый гул переполненных трибун. Задувает встречняк. Мелкая волна облизывает носы лодок. Встречный ветер хорош для «тяжеловесов». Мы с Фомичом по гребным меркам как раз из них, так что маленькое везение в активе уже есть. Ван Дис и Дроод, лениво взмахивая веслами, снисходительно посматривают на остальных финалистов, стараются обязательно встретиться взглядами. Психологи. Но ведь не уверены на «все сто», если стараются себя демонстрировать в сознании собственной силы. Наконец дождались — приглашают к стартовым плотам. Фомич на секунду отпускает весла и обстоятельно вытирает ладони о майку. Проделываю то же самое. Выравниваемся. Судья ловит миг, когда носы шести лучших парных двоек Олимпиады совпадут с лишь ему видимой линией. —Эд ву прэ, месье? — разносится усиленный мегафоном голос. — Давно готовы, старт давай! — мысленно кричу в ответ, уставившись в оцепеневшую спину Фомича. И вдруг порыв ветра заставил дернуться лодку сборной ФРГ. Фальстарт. «Фу-у-у»,— выдыхает Фомич. Оборачивается: — Ну, как? — В норме. Опять процедура выравнивания, пока как вкопанные не замираем у стартовой черты. — Эд ву прэ, месье? — Ну, скорее, милок! Сколько можно резину тянуть? — чуть слышно шепчу я. — Партэ! Водоворотами вспениваются волны, прыть весел и податливость воды в секунду расправляются с остатками волнения. Я свеж, полон сил и не чувствую ничего, кроме гонки. После пятисот метров идем шестыми. Сзади нас только судейский катер. Головой по сторонам крутить рано. Пятьсот метров — это легкая закуска. До горячего еще много времени. После тысячи — уже третьи, отчеркивая призовой уступ, на острие которого ван Дис и Дроод, и посередке — Мейер и Нанн. Очередные пятьсот метров позади. Занимаем «серебряную» позицию, потеснив американцев. Жду, когда Фомич даст «добро» на финишный рывок. А он не дает, тянет, будто забыл. Голландцы держат нас на одном и том же двухкорпусном расстоянии. Они не первую сотню идут в финишном темпе. Боковым зрением вижу, как мелькают лопасти их весел. Но мы постепенно сжигаем этот просвет своим дистанционным ходом. Сасс ни на полгребка не меняет, темп, словно закостенел в нем. Сто пятьдесят метров до финишного гонга. Мне не хватает воздуха. Мертвеют спина и руки. Слышу нарастающий рев трибун. Он заполняет мозг, не оставляя места другим звукам. Вижу, как потихоньку «въезжаем» в корпус голландской лодки. И тут кричу что-то нечленораздельное. Но на миг до этого мы, не сговариваясь, изо всех оставшихся сил налегаем с Фомичом на весла. В нас проснулось второе, третье, десятое дыхание... Отчетливо помню гонг. Сначала — нам, и только после — голландцам. Затем на кинограмме видел, как, пройдя финиш, в победном порыве вскинул руки. Но это было уже неосознанно. Потому что закружилось всё перед глазами — люди, небо, вода, Фомич, и последнее, что слышал, тихий голос Сасса: — Саня, давай к плоту. На автопилоте мы подгребли к долгожданной суше и только коснулись ее веслами, проложив мостик между собой и нашими ребятами из сборной, тут же отключились. Не помню, как нас вытащили из лодки, как несли в эллинг и какие слова говорили. Двадцать минут — пока не привели в чувство — провели в глубочайшем забытьи. Очнулся от терпкого запаха нашатыря. И первое, что увидел,— руку врача с пузырьком нашатырного спирта перед моим носом. Попытался вскочить на ноги, но они не держали. Пришлось зафиксироваться в сидячем положении, хотя не покидала мысль, что надо куда-то бежать и что-то делать. Но тут вспомнил, что гонка-то закончилась. Спросил: — Какие мы? Честное слово, не помнил, кто выиграл, кто проиграл. — Первые! Чемпионы! — услышал в ответ. Я тогда не поверил. Зато в первый раз в жизни разрыдался. Не просто тихо заплакал, а трепали меня настоящие рыдания. Фомич тихо сидел рядом и улыбался. Тут подбегает медсестра из допинговой комиссии и протягивает мне черный целлофановый пакет, в котором два шарика — черный и белый. Если вытащу черный — мне идти на допинг-контроль, белый — значит, Сассу. Достаю черный. Встаю и, пошатываясь, отправляюсь вслед за ней. В комнате, куда меня привели, встретил Мейера, из американской двойки, и Дроода, загребного голландцев. Дроод, увидев меня, непонимающе оглядел с ног до головы, затем, все еще не веря, что я один из тех русских, кто на самом финише лишили его и ван Диса золотых медалей, подошел, дотронулся до плеча, и вдруг по его щекам и подбородку заструились слезы. Не утирая их, он похлопал меня по плечу и вышел из комнаты... Когда нас вызвали на олимпийский пьедестал, я еще не понимал, что значит выиграть Игры. Просто мы с Фомичом сделали свое дело. Когда надели мне на голову черное в золотом орнаменте мексиканское сомбреро — отличительно-уважительный знак всех победителей Олимпиады в Мехико, мне хотелось вскочить на мустанга и тут же, перед аплодирующими трибунами, немножко погарцевать. Когда вечером на сборе команды вручили значок «Заслуженный мастер спорта», я чуть ли не прыгнул до потолка и, не долго думая, привинтил его к тренировочному костюму. Я готов был спать в сомбреро и с медалью на груди. Но видя, как Фомич аккуратно и то, и другое уложил в чемодан, немного остепенился и последовал его примеру…
2. Голландия — 6.52,8
3. США — 6.54,2
Сасс Анатолий Фомич родился 22 декабря 1935 года в Москве. Выступал за московские профсоюзные общества «Труд» и «Спартак» (в 1968 году). Заслуженный мастер спорта СССР (1968). Чемпион Олимпийских игр 1968 года в Мехико в двойке парной (с Александром Тимошининым). Участник Олимпийских игр 1964 года в Токио (седьмое место в четверке без рулевого). Серебряный призер чемпионата Европы 1965 года. Чемпион СССР 1967 года в одиночке, 1968 года в двойке парной. Окончил ГЦОЛИФК (1972).Кандидат педагогических наук. Награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Сказать, что это был мастер высокого класса - это значит не сказать о нем ничего. Анатолий Сасс был сильнейшим одиночником СССР и его постоянным соперником на протяжении многих лет был только Вячеслав Иванов. Гонки Вячеслава Иванова и Анатолия Сасса - это, если хотите, и чемпионат мира и Олимпийские игры.
Легендарный спортсмен, обладатель самых высоких наград и титулов, заслужил искреннюю любовь и уважение поклонников академической гребли. Своим примером он не раз убедительно доказывал, что талант, помноженный на огромный труд и стремление быть первым, всегда приносят желанный успех.
Не только молодое поколение сборной команды, но и многие известные гребцы величали его тогда уже по имени-отчеству — Анатолий Фомич, или же просто — Фомич.
ТИМОШИНИН Александр Иванович (20.05.1948) - выпускник Государственного центрального ордена Ленина института физической культуры (1977).
Заслуженный мастер спорта (1968, гребля академическая, двойка парная).
Родился и живет в Москве.
Рост 192 см. Вес 92 кг.
Олимпийский чемпион (1968 - с Анатолием Сассом, 1972 - с Геннадием Коршиковым) в двойке парной.
Серебряный призер чемпионата Европы (1973).
Неоднократный чемпион СССР (1968-1970, 1972).
Выступал за «Динамо», с 1970 - ЦСК ВМФ (Москва).
Заслуженный тренер РСФСР.
Почетный член Английского гребного клуба.
Награжден орденами «Знак Почета», Трудового Красного Знамени, почетным знаком «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» (1998).
В 1968 году в 33-летнем возрасте Анатолий Сасс отправился на свою вторую Олимпиаду в Мехико, где и стал олимпийским чемпионом с 20-летним Александром Тимошининым в двойке парной. Не только молодое поколение сборной команды, но и многие известные гребцы величали его тогда уже по имени-отчеству — Анатолий Фомич, или же просто — Фомич. Вот как пишет об олимпийской победе советской двойки парной Александр Тимошинин в своей книге «Весла на воду!». После предварительного старта мы с Фомичом сразу же попали в полуфинал, минуя утешительный заезд. Во время «утешения» сидели на трибунах, определяя сильные и слабые стороны будущих соперников. А перед нами разыгрывались настоящие трагедии. Потому что по-другому не могу назвать повторяющуюся картину, когда здоровенные мужики, вроде нас с Сассом, ростом под два метра и весом под сто килограммов, падали без чувств на дно лодок. Жара в тридцать пять градусов и высокогорье провели среди гребцов-олимпийцев естественный отбор, не оставляя ни малейшего шанса заведомо слабым и подстерегая сильных, если позволят они себе хотя бы малейшую небрежность. Тридцати шести гребцам потребовалась срочная медицинская помощь во время этих Игр. Столь рекордная цифра вряд ли будет побита до следующего олимпийского старта на высокогорье. Еще до начала Олимпиады в Мехико медики предупреждали о возможном аэробном голодании, особенно в таких видах, как легкая атлетика, велоспорт, гребля, требующих концентрации физических усилий на протяжении довольно длительного времени. Но то, что мы с Сассом увидели с трибуны, избавленные на день от участия в соревнованиях, буквально потрясло нас. И тогда Сасс сказал мне фразу, которую можно взять эпиграфом к поэме о финальной гонке: — Саня, умрем, но выиграем! Но «умереть» было намного легче, нежели выиграть. В предварительном заезде это испытали на себе знаменитые швейцарские гонщики Бюрген и Штудах — во всех прогнозах относительно будущих чемпионов они проходили под «первым номером». Швейцарцы попали во второй по счету отборочный заезд с экипажами из Болгарии, Голландии и ГДР, которые, хотя и были пониже их классом, но роль статистов себе не отводили. Я этого заезда не видел — мы в следующем стартовали. Наш тренер. Евгений Борисович Самсонов, потом рассказал, как швейцарцев соперники «наказали». Они, уверенные в себе и в том, что в любую секунду смогут переломить ход гонки, половину дистанции резвились на четвертой позиции, отпуская болгарскую, голландскую и двойку из ГДР все дальше и дальше. А за километр решили начать финиш. И вдруг их синхронная, мощная гребля начала «рассыпаться». В общем, кое-как они доковыляли до конца дистанции, после чего Штудах оказался в глубочайшем обмороке. Его пришлось срочно госпитализировать, а Бюргену — подыскивать себе нового партнера. В полуфинал, сквозь утешительный заезд, они пробились, однако на большее их не хватило... После предварительных заездов Самсонов занялся сравнительным анализом секунд победителей. Первый заезд выиграли американцы Мейер и Нанн. Второй — с абсолютно лучшим результатом для 6 мин 54,16 сек — болгары Желев и Вылчев. Мы выиграли свой заезд под номером «три», не особенно следя за скоростью, а соблюдая тактику, нацеленную на победу. Однако наши семь минут и почти восемь секунд привели Евгения Борисовича в мрачное раздумье. А трехкратный олимпийский чемпион Вячеслав Иванов сказал Сассу: — Фомич, мой тебе совет, с тактикой не перегни. На вас уже внимание обратили, так что в полуфинале будут смотреть за вами зорко... Фомич в ответ лишь согласно кивнул — мол, готовы и к этому, выдержим, а тактику, какую выбрали, до финала прибережем. Тактика у нас была одна — попасть в финал как можно «меньшей кровью». А там — умереть, но выиграть. Полуфинальный заезд Сасс разложил, как по нотам. Решил напоследок еще разок «потемнить». По три долки из двух полуфиналов допускались к решающей гонке, поэтому мы не стали из кожи лезть, чтобы достать Шмидта и Хаке из ГДР и Желева с Вылчевым, а спокойно финишировали третьими. Из второго полуфинала борьбу за медали продолжили экипажи США, ФРГ и Голландии. И теперь всевозможные прогнозы отдавали предпочтение в борьбе за «золото» голландцам ван Дису и Дрооду. Также высоко котировались двойки из США и Болгарии. Мы же после своей невпечатляющей предварительной езды заведомо отдавались им на съедение. Вся эта словесная дележка пьедестала накаляла и без того нервозную предстартовую атмосферу. И мы — к сожалению, в тот момент не глухие и не слепые — постепенно затягивались в ее бешеный водоворот. Я, например, делал вид, что мне весело и беззаботно. Сасс же, казалось, решал одну и ту же задачку, с упорно не получающимся решением — как выиграть? А я подгонял часы, минуты и секунды, оставшиеся до старта. Но занять себя ничем не удавалось. Даже сном. И вот накануне финала, вечером, профессор медицины Коробков, отвечающий в Мехико за наше предстартовое состояние, сказал, что молодому Тимошинину, чтобы не перегорел и стал спокойным, необходимо сделать «отсасывающий массаж головы». Коробков назвал эту штуку, конечно, по-научному, но суть того, что предстояло сделать со мной нашему массажисту, от этого не изменилась. Однако я уже «созрел» и был готов на все, в том числе и на «отсасывающий массаж головы». Результат массажа оказался феноменальным: проворочался на кровати всю ночь, но так и не заснул. Считал до миллиона, расслаблял мышцы горла, даже о снотворном подумывал — голова, как самовар, отзывалась непроходящим гулом. Зато я был занят делом — поиском сна — о предстоящей гонке и думать забыл. Утром предстартовый стресс ни на секунду не давал расслабиться. Сасс, по-моему, переживал нечто похожее, о чем свидетельствовали полукруги теней под его глазами. — Трясешься? — спросил он за завтраком. — Спокоен,— ответил я, уткнувшись в тарелку. — Это плохо,— ответил Фомич, поддерживая разговор. — Должен волноваться. — Тогда считай, что волнуюсь. — Сильно? — спросил он. — Фомич,— не выдержал я,— «Спокойной ночи, малыши» сочиняешь? Сам-то не лучше моего выглядишь. Давай помолчим. Сядем в лодку, все пройдет. Я себя знаю. — Спрячь нервы, молодой,— сказал Сасс. — Пригодятся еще. А пока давай поговорим. — О нашей тактике? — Хотя бы о ней. — Но ведь всё и так ясно: не дергаемся, «пасем» лидеров, метров за восемьсот начинаем финишный рывок. — Молодец, знаешь. И что бы там ни было — ничего лишнего. Запомнил? — Вызубрил, Фомич, вызубрил давным-давно. — Тогда встаем, и на выход. Через десять минут автобус на канал идет... По жребию нам выпала шестая, крайняя вода. Рядом с нами двойка из ФРГ, по четвертой стартуют голландцы, за ними — болгары, американцы и экипаж из ГДР. Компания солидная. Сюда, к стартовым плотам, ветер доносит нетерпеливый гул переполненных трибун. Задувает встречняк. Мелкая волна облизывает носы лодок. Встречный ветер хорош для «тяжеловесов». Мы с Фомичом по гребным меркам как раз из них, так что маленькое везение в активе уже есть. Ван Дис и Дроод, лениво взмахивая веслами, снисходительно посматривают на остальных финалистов, стараются обязательно встретиться взглядами. Психологи. Но ведь не уверены на «все сто», если стараются себя демонстрировать в сознании собственной силы. Наконец дождались — приглашают к стартовым плотам. Фомич на секунду отпускает весла и обстоятельно вытирает ладони о майку. Проделываю то же самое. Выравниваемся. Судья ловит миг, когда носы шести лучших парных двоек Олимпиады совпадут с лишь ему видимой линией. —Эд ву прэ, месье? — разносится усиленный мегафоном голос. — Давно готовы, старт давай! — мысленно кричу в ответ, уставившись в оцепеневшую спину Фомича. И вдруг порыв ветра заставил дернуться лодку сборной ФРГ. Фальстарт. «Фу-у-у»,— выдыхает Фомич. Оборачивается: — Ну, как? — В норме. Опять процедура выравнивания, пока как вкопанные не замираем у стартовой черты. — Эд ву прэ, месье? — Ну, скорее, милок! Сколько можно резину тянуть? — чуть слышно шепчу я. — Партэ! Водоворотами вспениваются волны, прыть весел и податливость воды в секунду расправляются с остатками волнения. Я свеж, полон сил и не чувствую ничего, кроме гонки. После пятисот метров идем шестыми. Сзади нас только судейский катер. Головой по сторонам крутить рано. Пятьсот метров — это легкая закуска. До горячего еще много времени. После тысячи — уже третьи, отчеркивая призовой уступ, на острие которого ван Дис и Дроод, и посередке — Мейер и Нанн. Очередные пятьсот метров позади. Занимаем «серебряную» позицию, потеснив американцев. Жду, когда Фомич даст «добро» на финишный рывок. А он не дает, тянет, будто забыл. Голландцы держат нас на одном и том же двухкорпусном расстоянии. Они не первую сотню идут в финишном темпе. Боковым зрением вижу, как мелькают лопасти их весел. Но мы постепенно сжигаем этот просвет своим дистанционным ходом. Сасс ни на полгребка не меняет, темп, словно закостенел в нем. Сто пятьдесят метров до финишного гонга. Мне не хватает воздуха. Мертвеют спина и руки. Слышу нарастающий рев трибун. Он заполняет мозг, не оставляя места другим звукам. Вижу, как потихоньку «въезжаем» в корпус голландской лодки. И тут кричу что-то нечленораздельное. Но на миг до этого мы, не сговариваясь, изо всех оставшихся сил налегаем с Фомичом на весла. В нас проснулось второе, третье, десятое дыхание... Отчетливо помню гонг. Сначала — нам, и только после — голландцам. Затем на кинограмме видел, как, пройдя финиш, в победном порыве вскинул руки. Но это было уже неосознанно. Потому что закружилось всё перед глазами — люди, небо, вода, Фомич, и последнее, что слышал, тихий голос Сасса: — Саня, давай к плоту. На автопилоте мы подгребли к долгожданной суше и только коснулись ее веслами, проложив мостик между собой и нашими ребятами из сборной, тут же отключились. Не помню, как нас вытащили из лодки, как несли в эллинг и какие слова говорили. Двадцать минут — пока не привели в чувство — провели в глубочайшем забытьи. Очнулся от терпкого запаха нашатыря. И первое, что увидел,— руку врача с пузырьком нашатырного спирта перед моим носом. Попытался вскочить на ноги, но они не держали. Пришлось зафиксироваться в сидячем положении, хотя не покидала мысль, что надо куда-то бежать и что-то делать. Но тут вспомнил, что гонка-то закончилась. Спросил: — Какие мы? Честное слово, не помнил, кто выиграл, кто проиграл. — Первые! Чемпионы! — услышал в ответ. Я тогда не поверил. Зато в первый раз в жизни разрыдался. Не просто тихо заплакал, а трепали меня настоящие рыдания. Фомич тихо сидел рядом и улыбался. Тут подбегает медсестра из допинговой комиссии и протягивает мне черный целлофановый пакет, в котором два шарика — черный и белый. Если вытащу черный — мне идти на допинг-контроль, белый — значит, Сассу. Достаю черный. Встаю и, пошатываясь, отправляюсь вслед за ней. В комнате, куда меня привели, встретил Мейера, из американской двойки, и Дроода, загребного голландцев. Дроод, увидев меня, непонимающе оглядел с ног до головы, затем, все еще не веря, что я один из тех русских, кто на самом финише лишили его и ван Диса золотых медалей, подошел, дотронулся до плеча, и вдруг по его щекам и подбородку заструились слезы. Не утирая их, он похлопал меня по плечу и вышел из комнаты... Когда нас вызвали на олимпийский пьедестал, я еще не понимал, что значит выиграть Игры. Просто мы с Фомичом сделали свое дело. Когда надели мне на голову черное в золотом орнаменте мексиканское сомбреро — отличительно-уважительный знак всех победителей Олимпиады в Мехико, мне хотелось вскочить на мустанга и тут же, перед аплодирующими трибунами, немножко погарцевать. Когда вечером на сборе команды вручили значок «Заслуженный мастер спорта», я чуть ли не прыгнул до потолка и, не долго думая, привинтил его к тренировочному костюму. Я готов был спать в сомбреро и с медалью на груди. Но видя, как Фомич аккуратно и то, и другое уложил в чемодан, немного остепенился и последовал его примеру…
Мехико результаты гонок
